Лена вернулась из деревни, где провела месяц вместе с мамой. Но лето еще не кончалось, и она наслаждалась отдыхом. Правда, под словом «отдых» Лена понимала нечто иное, чем ее родители.Она целыми днями читала, рисовала, но заставить ее выйти на улицу было почти невозможно. В ответ на уговоры родители обычно слышали: «Зачем? Что мне там делать?» В качестве компромисса она выходила на балкон и читала там.
В Колонии дела шли своим чередом. Готовилась экспедиция к звезде Барнарда, поэтому Немо и Ильсору, а также Сайресу Смиту пришлось отвлечься от раскопок на Луне и дел на острове. Звездолет «Хирон» должен был вскоре отправиться в путь.
А кроме того, в жизни Лены произошло еще одно важное событие: ее письмо, неожиданно для нее самой, опубликовали в журнале «Наука и жизнь».
Она написала его, возмущенная статьей какого-то «горе-ученого», прочитанной в газете. Автор (если верить подписи – кандидат физико-математических наук) излагал – ни много ни мало – «свою точку зрения на строение Вселенной». В чем она заключалась, понять было трудно: статья пестрела выражениями вроде «метафизика», «астральное измерение», «мировая гармония»… В целом же, это был типичный пример наукоподобной чепухи, которая так часто в наше время появляется в прессе и имеет лишь одну цель – «запудрить мозги» неискушенному читателю, вызвать у него интерес к «сенсации».
Лену на этом нельзя было провести. Она хотела отложить газету в сторону, но вдруг увидела фразу: «Галилей, сожженный на костре». Прекрасно зная о том, что изобретатель телескопа не был подвергнут той же казни, что и Бруно, Лена удивленно пробежала глазами оставшиеся строчки – и прочитала еще: «Коперник, придумавший телескоп»… Это было уже слишком!
«Кандидат! Путает Коперника, Галилея и Бруно… Какую же наглость надо иметь, чтобы еще и ученую степень себе присваивать! Любой школьник его разоблачит! А впрочем, что ему будет? Опубликовали, гонорар дадут!!!» – так она говорила Аронаксу – первому, кого встретила на острове, прибежав туда, показывая ему злополучную статью. Повозмущавшись вместе с ней, тот посоветовал ей написать письмо. К удивлению Лены, его не только опубликовали, но и дополнили комментарием известного ученого, постоянного автора журнала, статьи которого она помнила и любила.
…Об этом и шла сейчас речь. Лена, Джордано и Немо стояли на балконе. Солнце зашло уже давно, загорелись первые яркие звезды. Жаль, что тут город, дома мешают – Антареса никогда не видно, слишком он низко… Зато Вега, Денеб и Альтаир – вот они… Капелла, желтоватым огоньком мерцающая в темно-синем небе, стоит уже вовсе не «далеко на севере», как сказал о ней в одном из стихотворений Бунин, а подбирается к востоку. Пройдет час-другой и ее можно будет увидеть в окно Лениной комнаты, не вставая с постели.
– Ну что ж, поздравляю! – Бруно улыбнулся. – И спасибо за то, что решила меня защитить.
– Что вы, Джордано, вы в защите не нуждаетесь. Путать вас с Галилеем и Коперником могут только полные невежды. А я просто хочу, чтобы таковых было поменьше… А как ваши дела? Обсерваторию достроили?
– Да, если это можно назвать обсерваторией – слишком громко звучит. Наблюдения веду уже недели три.
– И как впечатления? – Лена с любопытством взглянула на него.
– Как, наверное, у всякого начинающего любителя – восторг.
– Послушайте, Джордано, мне все-таки не нравится ваш тон. «Начинающий любитель»! С тем, что вы сделали… И потом, – она улыбнулась, – хотела бы я видеть второго любителя астрономии, – начинающего или нет, неважно, – который побывал бы на Луне, на Рамерии и сейчас вот собирался лететь к звезде Барнарда.
– Лена, – сказал Немо, – а ведь второй такой любитель есть. Это ты сама.
– Ну, не такой уж я и любитель, – Лена была польщена. – Яркие звезды, заметные созвездия, известные факты – это должен каждый знать.
Конечно же, дела обстояли не совсем так. Лена серьезно интересовалась астрономией с детства.
В одиннадцать или двенадцать лет она рассматривала подаренный ей набор открыток с изображениями старинных звездных карт. Это не было первым знакомством с созвездиями – к тому времени Лена прочитала уже немало книг по астрономии. Но, перебирая открытки, читая текст на обратной стороне, она, тем не менее, была поражена. Она рассматривала причудливые фигуры людей, животных, чудовищ, и интерес к названиям звездного неба все больше заявлял о себе. Какая игра случая занесла на небо Козерога и Лисичку, Часы и Жирафа, Скорпиона и Муху? Что скрывается за красивыми именами – Кассиопея, Орион, Андромеда? И уж совсем загадочно звучат названия отдельных звезд – Бетельгейзе, Вега, Альдебаран, Капелла... Вот уж действительно – «царственные имена», хранящие свой «тайный смысл»… Но многие тайны прекрасных звездных имен были уже открыты ей.
С астрономией было в какой-то мере связано и увлечение бунинской поэзией – в ней часто встречались картины звездного неба…
– Задумывались ли вы над тем, какие картины природы вызывают у человека наибольшее восхищение? – спросил вдруг Джордано, глядя на вечернее небо.
– Очень трудный вопрос… – Немо серьезно посмотрел на него. – Я могу назвать множество картин: и море – спокойное и бурное, то искрящееся под лучами солнца, то хмуро-серое под свинцовыми тучами, и горы с их суровой красотой, неприступными вершинами и сияющими снежными шапками, и экзотический южный пейзаж с яркими тропическими растениями, и скромное очарование берёзовой рощи.
– Из всего этого многообразия невозможно выбрать что-то одно! – воскликнула Лена. – У каждого из нас есть личные пристрастия и вкусы. Одна и та же картина может вызвать совершенно разные чувства у разных людей. Вы можете ненавидеть горы и любить степные равнины, или быть очарованы тихой грустью осеннего дня, который на вашего соседа наводит только тоску...
– Но есть картина природы, которая не оставит равнодушным практически никого, – спокойно сказал Джордано. – Чувства, вызванные ею, будут удивительно схожи: ощущение покоя, гармонии, величия природы... Я говорю о том впечатлении, которое производит на человека чистое небо – днём голубое, а ночью – бархатно-черное, бездонное, усыпанное бесчисленным множеством сверкающих звёзд...
– Почему же небо вызывает у человека такие чувства? – спросила Лена.
– Рискну предположить, что причина лежит в глубокой древности, уходя корнями в доисторическую эпоху. Именно с чистого неба первобытному человеку не грозила никакая опасность, и это закрепилось в нашем подсознании. Человек изначально смотрел на небо без страха, с открытой душой и живым интересом. И именно этот живой интерес (а не только необходимость ведения календаря для земледельческих работ) стал первопричиной, толкнувшей человека к изучению явлений, происходящих на небе, небесных светил, их движений... Так зародилась астрономия – древнейшая из наук… Знаете, сейчас я читаю много книг двадцатого века, в том числе и труды ученых-астрономов. Я постоянно ловлю себя на мысли, что сравниваю их с собой, а их отношение к небу и звездам – с моими чувствами. А важной составляющей моего отношения к астрономии является осознание тесной связи этой науки с культурой и искусством, с общечеловеческими культурными и философскими ценностями.
– Возможно, такая формулировка удивит не только не знакомых с астрономией людей, но и некоторых наших собратьев по увлечению, – сказала Лена. – Вполне возможно, кто-то может посоветовать нам не смешивать науку и искусство, «физику и лирику»…
– Но вспомните античную мифологию! – воскликнул Немо. – Кто считается покровительницей астрономии?
– Урания, – понимающе кивнула Лена, – одна из девяти муз.
– Жители древней Эллады ставили в один ряд с искусствами и науки, – продолжал Немо. – Другая муза, Клио, покровительствовала истории. Но история – гуманитарная наука, и связь ее с искусством хорошо просматривается и сейчас. Астрономия же и во времена Аристотеля и Гиппарха основывалась на точных наблюдениях, измерениях и вычислениях…
– Но сам предмет этих наблюдений и вычислений был в глазах древних настолько прекрасен, – торжествующе сказал Джордано, – что и спустя полтора тысячелетия после Аристотеля, в четырнадцатом веке, описывая Земной Рай, Данте призывает на помощь хор муз, и прежде всего – Уранию, потому что его предмет особенно возвышен:
Пусть для меня прольется Геликон
И да внушит мне Урания с хором
Стихи о том, чем самый ум смущен.
– А знаете, какие строчки у меня недавно сложились? –спросила Лена. – Вот, послушайте:
Звезды, созвездия, небо ночное!
Знайте, всегда я вас видеть хочу.
Нет облаков – и не знаю покоя,
Вегу, Капеллу, Антарес ищу.
Летом – Антарес, зимой – Бетельгейзе,
Осенью – Вега, Денеб, Альтаир.
Нет, без привычных вечерних созвездий
Был бы бесцветен, безрадостен мир!
– Лена, но это же здорово! Ты их записала?
– Да, Немо. Они у меня в тетрадке, куда я записываю свои мысли. Там еще есть довольно много стихов…
– И ты нам их не показывала?!
– Нет… Извини, Немо, но я лучше не буду пока никому их давать читать – сама еще не знаю, что о них думать…
Больше говорить было не о чем. Несколько минут все трое просто молчали, думая каждый о своем. А сумерки сгущались. Прохладный вечерний воздух даже тут, в городе, был наполнен ароматом каких-то трав. Из-за домов, наконец, выглянула полная Луна.
…– Ленка, ты все еще на балконе?! Спать пора! Днем надо было гулять!
– Иду! Ох, а уходить не хочется. Воздух – просто мед.
– Мне пора, – Джордано посмотрел на часы. – Рамерианцы, наверное, уже ждут.
Бруно ушел. А Немо – вот он, рядом. Молчит. Смотрит куда-то вдаль, хотя куда тут смотреть? Бетонные коробки одни. Хотя деревья растут, вот и запахи трав откуда-то…
– Надо бы и тебе идти, – сказал он. – Вечер чудесный, но ты задержишься – и получишь нагоняй. Не хотел бы я, чтобы повторился тот день – после твоих именин.
Лена кивнула в знак согласия. Они прошли с балкона в ее комнату.
– А ты, оказывается, помнишь тот день? – спросила она.
– Помню. Ты тогда чем-то взволнована была, так переживала из-за всего.
– Я же сказала тогда, что влюбилась, – улыбнулась она. – Вот и задумалась, когда мыла эти несчастные тарелки…
– Все ясно: любовь – и проза жизни. А все же, – сказал он, – интересно, кто он, твой избранник? Можно попытаться угадать?
– Нет, Немо, пожалуйста, не надо! – испуганно воскликнула она. – Или… или ты знаешь?
– Нет. Я не знаю, кто бы это мог быть. Я было подумал на Герберта, но, видимо, это не он. Так?
– Да, – она грустно улыбнулась, – это не он.
– Тогда я ничего не знаю. Ты пойдешь сейчас куда-нибудь?
– Думаю, нет. Постояла на свежем воздухе, теперь в сон клонит.
– Тогда – спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
«Ушел. Немо, Немо, знал бы ты, что это не Герберт, и не кто-нибудь другой… Где ты сейчас? В Гранитном дворце, где-нибудь на острове… или на «Наутилусе»? Я, как и ты, знаю на «Наутилусе» каждый уголок… Может быть, ты сейчас в салоне? Там сегодня, должно быть, никого нет – все хотели собраться в Гранитном дворце. Ты один в этом просторном зале, среди собранных тобой чудес природы. Или ты в библиотеке? Берешь книгу, листаешь ее… Немо, Немо… ну что же мне делать?!»
Лена смотрела на показавшуюся над крышей соседнего дома Капеллу. Звезда мерцала, переливаясь золотистым светом. Точно так же она светила и год назад. И в то время она тоже думала о Немо… и тоже не знала, что делать.
«Вот так проблема! – скажет кто-нибудь. – Да придумывай что угодно – все равно это все у тебя в голове!» Но ей никогда не приходила мысль о том, что Колония – плод ее воображения. Ведь ее воображаемый мир почти полностью заменил ей реальность. Участие в жизни Колонии, дела на острове, подготовка экспедиции не были для нее забавой. Это была такая же жизненная необходимость, как для кого-то работа, учеба,
общение с друзьями. Что отличало Лену от других людей? Только то, что она не могла полноценно жить в реальном мире, среди реальных людей – во всяком случае, пока не могла. Но она радовалась счастью Ильсора и Кеяны, переживала за Каллисто – и не делала разницы между ними и существами из реального мира.
Но настал день, когда все это чуть было не рухнуло.
Лена сидела за столом и просматривала новый номер «Науки и жизни». В комнату вошел Ильсор.
– Лена, тебе привет от Енотова.
– От Ивана Гермогеновича? Он все еще не вернулся на Землю?
– Нет, все ищет это чудо природы… Я лично не верю в его существование.
– Надеюсь, он не посвятит этой цели всю жизнь! Он же к звезде Барнарда должен лететь.
– Я ему то же самое говорил! «Подожди, – отвечает, – до отлета еще время есть…»
Лена улыбнулась и хотела что-то сказать, но в это время в дверь заглянул Немо.
– Лена, ты здесь?
– Здесь, Немо… Что случилось?
– Ничего. Что с тобой в последнее время происходит? Почему, когда я вхожу, ты всегда спрашиваешь, что случилось? И глаза испуганные.
– Разве? Нет, ничего со мной не происходит.
– Не уверен… – тихо сказал Ильсор.
– Ни-че-го! – сказала она, сердито взглянув на него. – Что случилось… то есть, что тебе нужно, Немо?
– Зашел спросить, нельзя ли Неду лететь? Он должен был остаться, но вчера заявил, что тоже хочет посмотреть, что это за звезда такая… Для «Наутилуса» особой беды не будет, если он полетит.
– Ильсор, что ты скажешь?
– Для «Хирона» тоже никакой беды не будет в присутствии Неда Ленда. Есть же у нас еще свободные места.
– Хорошо. Так и передам ему.
…– Он все еще ничего не знает? – спросил Ильсор, когда Немо вышел.
– Нет… Не знаю, что и делать – все запуталось! Видишь его, говоришь с ним – какое счастье! И в то же время – боль: он ничего не знает… В последнее время это стало просто невыносимо! Несколько раз хотела признаться – и не решалась. Однажды проговорилась – сказала, что влюблена… в кого-то. И вот, представь себе, он недавно спрашивает, не Герберт ли это! Я отвечаю: нет, не он…– Лена чуть не плакала.
– Герберт? Это, кстати, неплохой вариант – молодой, умный, красивый, – Ильсор улыбнулся. – Но вряд ли Немо действительно так думает… он видит, что ты не в Герберта влюблена. Я знаю – он говорил со мной, тревожился… Лена, он видит, что тебя что-то тяготит. И прости меня, но должен сказать, что это видят многие. Ты очень изменилась.
– Что говорить, даже родители, кажется, замечают. Мама, во всяком случае, совсем «достала»: ты на улицу совсем не выходишь, сидишь в духоте, на тебе уже лица нет… Вот как она это объясняет. Ах, Ильсор, Ильсор, если бы на его месте действительно был Герберт! Все было бы по-другому. Но ведь это Немо. Тот самый Немо, у которого погибла от пуль британцев вся семья – отец, мать, жена, дети… Он помнит их, и всегда будет помнить! А я… я не за себя переживаю, а за него! – она смолкла и низко опустила голову.
– Ты боишься причинить ему боль.
– Да. И вместе с тем – мучаюсь сама. Хватит, Ильсор, хватит, я не хочу больше об этом говорить!!!
Расстроенная, она лихорадочно листала журнал, не глядя в текст. Остановившись, наконец, на какой-то странице, стала пробегать глазами строку за строкой, едва ли понимая смысл написанного. Взгляд невольно задержался на каких-то словах, она стала читать:
«Ребенок может, например, воображать себя героем любимых книг, или товарищем по приключениям любимых персонажей…» «Не надо препятствовать этим фантазиям. Перед вашим малышом еще откроется все разнообразие настоящей, реальной жизни. А пока – пусть фантазирует» .
Лена взглянула на заголовок. Статья называлась «Ваш маленький фантазер».
Она попыталась читать дальше, но снова и снова, против своей воли, возвращалась к этим строчкам…
– Что такое, Лена? На тебе лица нет!
– Не знаю, Ильсор, не знаю…
«Ильсор… А ведь и вправду, где он, Ильсор? У меня в голове! И остров, и Рамерия, и Луна… И Немо!..»
«Все разнообразие настоящей жизни!.. Открылось мне это разнообразие – и что дальше? Воспользоваться-то им я все равно не могу!»
«Детские фантазии… Но я-то, надеюсь, не ребенок?!»…
Мысли летели со скоростью света. Весь ее мир, ее жизнь, основа ее существования – детская фантазия?! Да, когда-то начиналось с нее, но потом… Ей ли не знать, во что это превратилось потом!
Пытаясь отогнать эти мысли, она схватила лежащую на тумбочке газету. Наугад открыла страницу.
«Восточный гороскоп: вы и ваше счастье». Больше писать им нечего, что ли?! Но сойдет, все сейчас сойдет, лишь бы не та статья… Так, Коза – это про нее, кажется? «Всю жизнь вы живете в своем идеальном мире…»
– Господи, и тут то же!
Неловкое движение – и газета оказалась разорванной. Скомкав, она выбросила ее в окно и с шумом захлопнула форточку.
